Анатомия города

Да, была Первая мировая война. Но тотальная, кровавая революция произошла не в Париже или Лондоне, и даже не в Берлине или Вене, а именно в Петербурге. Значит, город был тяжело болен, хотя до поры до времени выглядел здоровым. Хотелось бы поставить диагноз. А для этого разберемся, кто населял его накануне революции.
После императорской четы главное место в светской иерархии занимают вдовствующая императрица и «малые дворы» – сыновья и внуки императоров со своими семьями. У каждого «малого двора» – городская и загородная резиденция, полное государственное содержание.
«Высший свет» формально состоял из лиц, имевших право на представление императорам. В него входили военные и гражданские чины первых четырех классов; полковники, командующие отдельными гвардейскими частями; супруги, вдовы и дочери особ первых четырех классов; супруги лиц, состоящих в звании камергеров и камер-юнкеров; супруги церемониймейстеров; дамы, бывшие фрейлинами; супруги флигель-адъютантов и адъютантов их императорских высочеств; супруги полковников лейб-гвардии; супруги и дочери губернских предводителей дворянства, приезжающие в Петербург.
Этих людей мало: вместе с семьями – 3–4 тысячи человек, доли процента населения города. Но именно и почти только из этого круга выходят командиры гвардейских полков, крупные военачальники, министры, директора императорских театров, сенаторы, члены Государственного совета.
Замкнуты и другие группы столичного населения. Петербург – город приезжих. Коренные жители со времен первой городской переписи (1869 год) составляли менее трети населения. Согласно переписи 1910 года в столице родились 41% дворян, 57% мещан и только 24% крестьян. Среди крестьянских детей до 10 лет в Петербурге родилось 65%, среди крестьян в возрасте от 16 до 30 лет – 11%, от 31 до 40 – 6%.
Сюда, в кадетские и юнкерские училища, направляется провинциальная молодежь (часто из офицерских семей). Здесь – военные академии, окончание которых резко улучшает служебные перспективы армейских капитанов и майоров.
В Петербурге расположено 47 высших учебных заведений – приезжие составляют почти 90% студентов и курсисток. Третий в Европе по количеству студентов университет (после Сорбонны и Берлинского) и первый по их числу Политехнический институт Императора Петра Великого.
«На ловлю счастья и чинов» в столицу рвутся молодые и не слишком чиновники. Некоторые преуспевают – становятся премьерами (саратовский губернатор Столыпин), министрами внутренних дел (нижегородский Хвостов), военными – Сухомлинов (киевский генерал-губернатор).
Из всех крупных предреволюционных писателей коренным петербуржцем долгое время был только Александр Блок (позже появились Осип Мандельштам и родившийся в Кронштадте царскосел Николай Гумилев). Приезжие и Куприн, и Леонид Андреев, и Горький, и Маяковский, и Хлебников.
В Петербурге не родились ни Иван Павлов, ни Дмитрий Менделеев, ни большинство сколько-нибудь известных ученых. Стать светилом науки, известным инженером, успешным писателем, знаменитым врачом в столице было легче, чем в провинции.
Но самую большую группу новых петербуржцев составляли крестьяне. На рубеже веков ежегодно в городе оседало
40–50 тысяч мигрантов из деревни. Их доля в населении города выросла с 1890 по 1910 год с 52,6% до 68,7%. Подавляющее большинство крестьян были горожанами в первом поколении.
Как правило, Петербург был первым населенным пунктом после родной деревни, который крестьянин видел в жизни. Все внове: железная дорога, конка, многоэтажные дома, электрическое освещение, преобладание незнакомых людей, многолюдство, водопровод, ватерклозет.
Чтобы выжить, ассимилироваться, выстоять, надо было принадлежать к какому-нибудь сообществу, чаще всего земляческому. Деревенских мальчиков отправляли к односельчанам-хозяевам. Они оказывались как бы в семье, жили вместе с собственником, приказчиками, преуспевали или не выдерживали стресса. Тех, кто выдерживал, ожидал приз: возвращение в деревню с немалыми для села городскими деньгами, превращение в горожанина, семейного, с приличным жалованием – старшего приказчика, буфетчика, главы строительной артели; самые удачливые сами становились собственниками – строительными подрядчиками, хозяевами мастерских, трактиров, лавок.
Мир малого бизнеса почти не пересекался с другими социальными группами Петербурга. Здесь не бывало забастовок, хозяева интересовались не большой политикой, а разве что выборами в Городскую думу (там распределялись подряды из петербургского бюджета). Уже дети вышедших в купцы крестьян получали среднее образование и стремились стать дворянами (получив орден за благотворительность или чиновничьей службой). Внуки – оканчивали университеты и почти все переходили в первенствующее сословие.
Недавние деревенские жители преобладали и среди промышленных рабочих. Но на огромных столичных заводах земляческие связи слабели, постепенно начинали преобладать классовые. Став квалифицированным рабочим, крестьянин достигал потолка своей возможной карьеры. Переход на первую административную ступень в промышленности – на должность мастера – был недосягаем для подавляющего большинства самых квалифицированных и знающих мастеровых. Социальные лифты, в отличие от малого бизнеса, не работали: от этого у пролетариата повышенная социальная агрессивность, готовность к противостоянию с собственником и бунту против государства.
И хотя промышленные рабочие составляли только 10% населения Петербурга, именно они стали движущей силой в революциях 1917 года.
Примерно столько же, сколько промышленных рабочих, числилось в Петербурге прислуги – личной (кухарок, горничных, лакеев, поваров, нянек, гувернанток), домовой (дворники, швейцары, водопроводчики), учрежденческой и дворцовой. Они жили в хозяйских домах и квартирах, часто были домашними людьми, почти членами семьи. Но у них была своя жизнь, свои конурки и комнатки около кухни, они не пользовались общим парадным ходом, а только черным.
Когда произошла революция, слуги пошли против хозяев. Владимир Набоков вспоминал о семейном особняке на Большой Морской: «Я там родился – в последней (если считать по направлению к площади, против нумерного течения) комнате, на втором этаже – там, где был тайничок с материнскими драгоценностями: швейцар Устин лично повел к нему восставший народ через все комнаты в ноябре 1917 года».